Слово редактора
Солнце ещё не село и, прощаясь с этим воскресным вечером, посылало на дачу такие яркие лучи, что в окна столовой, которые выходили как раз на запад, было невозможно смотреть.
– Не соглашусь с Вами, дорогой Иван Платонович. Не всё, далеко не всё бывает так, потому что именно так оно и было задумано, – Сергей Алексеевич щурился, глядя на своего собеседника, который как будто специально расположился в оконном проёме, и это доставляло Сергею Алексеевичу дополнительное чувство несправедливости и бессилия. – Не соглашусь, потому что могу привести Вам целый ряд примеров, опровергающих Вашу позицию. Возьмём ну хотя бы Зимний дворец в Петербурге. В глазах нашего с Вами современника это всего лишь помещение музея. Грандиозность коллекций Эрмитажа затмила величие самого дворца! Разве для этого он был построен изначально? Мог ли его архитектор предположить, какая судьба уготована его творению? Мог ли российский император предугадать, сколько народу – причём очень далёкого от венценосной семьи – будет ходить по его комнатам, для того лишь чтобы собственными глазами увидеть картины Тициана, Рембрандта или Леонардо да Винчи?
– Думаю, что мог! – Иван Платонович налил чай и протянул чашку своему старому другу. – И Романов, и Растрелли прекрасно знали историю Лувра, который к моменту строительства Зимнего уже был отдам художникам, потому что король уже перебрался к тому времени из Парижа в Версаль. И, кстати, известно ли Вам, что доступ в Зимний дворец и осмотр в том числе Бриллиантовой комнаты, которая вплоть до конца XIX века относилась к личным покоям императрицы, имел в России любой человек, одетый «надлежащим образом», то есть в военную форму или во фрак. А по большим праздникам, таким как Пасха, и это требование снималось: Дворец открывал свои двери для всех посетителей, которым было необходимо иметь лишь чистый и опрятный вид. Да, Сергей Алексеевич, дворцы уже очень давно превращаются в музеи, и поэтому создатели новых дворцов не могут не учитывать такого развития событий!
– Ну, допустим… – Сергей Алексеевич задумался. – А вот скажите мне на милость… Если Вы сами заговорили о Париже, то как Вы тогда объясните тот факт, что самый древний парижский памятник, установленный в самом сердце города, вовсе не творение рук французских мастеров, а каменный обелиск, привезённый из Египта? Неужели Вы полагаете, что луксорские камнетёсы времён Рамзеса Второго, создавая свой шедевр, провидели то, что их стела займёт своё место в городе, который к тому времени даже ещё и не существовал?
– Человек, создающий прекрасное, как правило, сам не задумывается о том, какое будущее ждёт его произведение. Искусство живёт вне зависимости от каких бы то ни было исторических событий. И, как правило, живёт дольше не только самих событий, но и тех последствий, которые эти события влекут. И если в какой-то момент может показаться, что наступившие тяжёлые времена способны уничтожить прекрасное – будь то дворец, обелиск, или учебная газета, которая обо всём этом пишет – знайте: прекрасное не уничтожить! Оно вечно!
Иван Платонович улыбнулся. Солнце ещё не село…